«Разлука»
Расстались мы; на миг очарованьем,
На краткий миг была мне жизнь моя;
Словам любви внимать не буду я,
Не буду я дышать любви дыханьем!
Я всё имел, лишился вдруг всего;
Лишь начал сон… исчезло сновиденье!
Одно теперь унылое смущенье
Осталось мне от счастья моего.1
1820
В этой элегии, в отличие от предыдущих, нет ропота лирического героя на себя, на холодность своих чувств, на невозможность любви. Здесь также нет и обвинений в сторону возлюбленной, как, например, в стихотворении Карамзина «К неверной»:
Но ты, жестокая, холодною рукою
Завесу с истины сняла!..
Ни вздохом, ни одной слезою
Последней дани мне в любви не принесла!..2
1796
Автор описывает не саму ситуацию расставания, а те чувства, что испытывал герой после всех событий. Поставив читателей перед фактом «расстались мы», Баратынский отбросил сами подробности. Возможно, это было обычное расставание, которое много раз было описано, и читатель уже знает сам все детали. Поэта интересует психологическое состояние лирического героя. Он с точностью, детально, и в то же время кратко дает нам картину его переживаний.
Лирический герой тоскует по утраченной любви. Он вспоминает те мимолетные дни, когда его жизнь была насыщенной, полной, и досадует на краткость этого момента. Это сказочное очарование показало ему счастье, любовь, высшее наслаждение, но это было скорее прекрасным сном, чем реальностью. Такое состояние не может длиться долго. И вот, этот «миг очарования», отведенный герою, прошел безвозвратно. Герой в упоении воспоминаний буквально выкрикивает с горечью: «словам любви внимать не буду я, не буду я дышать любви дыханьем!» Повторение слов «не буду я» усиливает впечатление. Счастье было совсем недавно. Совсем недавно герой был упоен любовью, он ею жил, дышал, она была всем для него. А теперь героя ждет унылое будущее, холодное и темное. Трагичное «не буду» звучит как приговор. Повторение однокоренных слов «дышать любви дыханьем» также создает определенный эффект. Любовь предстает перед нами живым чувством, полноценным, способным самостоятельно дышать. При этом оно легкое, эфемерное, оно целиком в одном дыхании. Герой живет, питает свою душу только одним этим дыханием, но оно мимолетно, оно исчезает, после него ничего не остается. Оно погрузило героя в сон, но после пробуждения оставило только щемящие сердце воспоминания.
Следующие строчки подтверждают эти мысли:
Я всё имел, лишился вдруг всего;
Лишь начал сон… исчезло сновиденье!
Во втором четверостишии темп стихотворения замедляется, несмотря на то, что размер (пятистопный ямб) сохраняется. Как только читатель начал входить в ритм, как только начал уже упиваться картиной прошедшей любви, которая, по сути, должна идти следом (как он предполагает), автор резко обрывает воспоминания героя и описывает состояние его в данный момент. Мы видим его очнувшимся ото сна, только-только осознавшим реальность, свое прошлое, свое будущее. Дыша любовью, словно дурманом, он был уверен, что обладает всем. Он мог преодолеть любую преграду, решить любую проблему, вытерпеть любую пытку, вынести любое лишение, ведь он был счастлив, ведь у него был друг, возлюбленная. Но теперь, в одиночестве, он с горечью осознает, как хрупко и эфемерно было это счастье. Всего лишь сном.
Темп стихотворения замедляется, и читателю необходимо прочувствовать каждое слово этого четверостишия, прочувствовать саму тоску, боль героя. Если бы это стихотворение писал В.В. Маяковский, то слова были бы на разных строчках:
Я
Все
Имел,
Лишился
Вдруг
Всего…
В следующей строке Баратынский сам ставит многоточие, в котором заключен весь «миг очарования», все воспоминания. Это многоточие как пропущенные главы в «Евгении Онегине».
Мотив сна здесь связан с романтической традицией. Герой, поглощенный любовью, как бы оказался в другом, не связанным с реальностью, прекрасном мире, где он счастлив, где у него есть все. Тот мир лучше, красочнее, чем этот. Здесь прослеживается концепция романтического двоемирия, и именно сновидение, опьянение чувством позволило герою попасть в идеальный мир. Правда, ненадолго, и как только сон иссякает, герой возвращается в обычную жизнь, которая теперь кажется еще более тусклой, пустой, бессмысленной. Именно так он и характеризует в последних строках свое состояние после пробуждения:
Одно теперь унылое смущенье
Осталось мне от счастья моего.
Баратынский снова разрушает поэтическую антитезу, добиваясь тонкости, точности описания. Несмотря на то, что герой всего лишился, он не умер. Он чувствует «унылое смущенье». Да, его душа опустела, погрузилась в уныние, равнодушие, из которого выйти нелегко, если судить по предыдущим элегиям. (Возможно, после этой разлуки лирический герой элегий Баратынского не в состоянии радоваться пирушке с друзьями, новому свиданию, не верит увереньям). Но это все-таки не смерть. В нем пробуждается смущенье, возможно, потому что и он попался в сети любви, как остальные, и он обманывался этим сновиденьем, и он был по-детски счастлив. Но это прошло и больше не повториться.
Примечания:
- Е.А.Баратынский. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта; Большая серия. Изд. 3-е. Ленинград: Советский писатель, 1989.
- Н.М. Карамзин. Избранные сочинения в двух томах. М.; Л., 1964.