«Разуверение» – вторая после «Признания» по популярности в исследованиях литературоведов. Она – яркий пример раскрытия темы «разочарованности» лирического героя в чувстве. Если в предыдущих элегиях герой пытался воскресить себя на пиру или новым увлечением, то здесь он уже разочаровался и в этих попытках. С самых первых строк прямо говорится о неспособности героя любить:

Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней!
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь,
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Слепой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнем слова,
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.¹

В композиции данного стихотворения даже отсутствует экспозиция. По рассматриваемой Гаспаровым схеме здесь сразу идет отказ, «а далее следует истинный ход, характеристика действительного состояния души. Здесь мы уже стоим на грани нашей схемы, на грани элегии и романса»².  Недаром композитор М. Глинка написал чудесный романс на стихи «Разуверения».

Элегия начинается с просьбы лирического героя не «искушать» его «без нужды». «Искушать» — очень красочное слово. В словаре Даля мы можем найти его значения:

«соблазнять, прельщать, смущать соблазном, завлекать лукавством; стараться совратить кого с пути блага и истины»³.

Герой способен соблазниться новой нежностью «заботливого друга», в нем способны пробудиться чувства стремления к ней, смущения, «волнения», как мы узнаем в конце. Но правильно ли будет заставлять его испытывать это волнение? Не будет ли это обманом, который совратит героя с пути истинного – пути покоя и сна? Герой уверен, что это и есть обман и что это бесполезно и не нужно. Семенко отмечает:

можно предположить, что недавнее равнодушие героини способствовало «разуверенью» поэта. ⁴

К героине вернулась нежность, и она хочет одарить героя ею снова. Но ему она уже больше не нужна, как он объясняет, потому что он разочаровался в «обольщеньях прежних дней». «Обольщенья» здесь – также яркое слово. Его значения в словаре:

«обманывать лестью; манить, заманивать; склонять к чему лукавыми ласками, льстиво морочить, уловлять, прельщая чем; соблазнять»³.

Обольщенья – любовь, нежности, свидания, пиры с друзьями – все это обман, и герой теперь это понимает. Его постигло общее разочарование, эта «болезнь века», о которой мы упоминали во вступлении. Вторая строфа, где герой подчеркивает свое разочарование не в любви героини, а в любви в целом, доказывает это. «Поэт усомнился не в увереньях возлюбленной, а в “увереньях” и “любви” вообще. Потому психологические понятия даны в отвлеченной от реалий форме: “нежность”, “обольщенья”, “уверенья”, “любовь”. Абсолютность отрицания усилена повторением: “не верю увереньям”»⁴. — утверждает Семенко.
Лирический герой не можешь снова доверчиво и всецело предаться «раз изменившим сновиденьям». Его опыт не позволит ему это, а претворяться, что вновь влюблен, нет смысла. Мы не можем по-настоящему наслаждаться счастьем, любовью, когда понимаем, что это обман, иллюзия, сон, и что это не долговечно и хрупко. Как невозможно доверять человеку, который предал нас даже хотя бы один только раз, так невозможно поверить вновь чувствам, раз уже нам изменившим. Герой называет прежние обольщения «сновиденьями». Они не были реальными, а лишь иллюзиями. Глупая молодость, не знающая жизни, стремящаяся разукрасить, преобразить скучный, разумный мир вокруг, создает эти сны о любви, дружбе, счастье. Оба возлюбленных попадают в этот сон, но время рассевает его, опыт показывает истинную картину вещей. Прошлое было сновиденьем, но что же настоящее?
В последних строфах лирический герой снова обращается к возлюбленной. Ее попытки все вернуть только будят в герое тоску по прошедшему. Ему жаль тех сладких сновидений, но ничего не поделаешь. Он просит героиню забыть «бывалые мечты». Уже слишком очевидно, что они не осуществятся. Кажется, что повзрослевший, опытный теперь герой видит мир трезво и понимает, что реально, а что нет. Но оказывается, что все не так:

И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;¹

Прошлое – сновиденье, настоящее – тоже дремота.
Здесь снова присутствует мотив «больной души». Это состояние разочарованности – болезнь, в понимании лирического героя. Возможно, вернувшаяся нежность героини заставляет его рефлексировать, и это в том числе пробуждает волнение, усиливает тоску. Герой старается забыться, уснуть, не вспоминать прошлое. Как гамлетовское “To die, to sleep, no more”, только здесь не настоящая смерть, а смерть – разочарование, сон больной души. Герою сладко его усыпленье, потому что оно не тревожит, не волнует. Семенко заметила:

”Сон” — основа всей образной структуры “Разуверения”. “Усыпленье” последних стихов оказывается сродни “сновиденьям” первых. Эта “дремота” больного, это его спокойствие — своего рода тоже “обольщенье”, которое поэт просит пока “не тревожить”. Скептицизм его бескомпромиссен: не иллюзия ли и то, что былая возлюбленная теперь — “друг заботливый”⁴?

Заканчивается стихотворение приемом «неполного контраста»:

В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.

И. Л. Альми сравнивает это волнение с волнением Онегина после прочтения письма Татьяны. Также в своем разборе этой элегии она утверждает, что

«увидев источник страданий его героя в его собственной душе, «до времени незрелой», Баратынский избавился от необходимости искать преднамеренных виновников этих страданий. Никто из действующих лиц «Разуверения» не виновен в разрыве, происходящее сильнее их»⁵.

Герой видит иллюзорность любви, обман счастья. Он винит сами чувства, а не героиню, хотя в то же время не пытается передать ей свое разочарование, доказать ей зыбкость ее нежности, ее мечтаний. Он просто просит забыть их. Не зря он называет ее «заботливым другом». В ней нет коварства, кокетства и лицемерия, которые традиционны для любовных элегий. Она искренна в своей вернувшейся нежности и заботе. «За ней признается возможность самых лучших чувств и побуждений»⁵, как говорит Альми.

От элегии веет ощущениями пустоты и смирения, которыми охвачен лирический герой. Восклицательные предложения, формирующие три первых строфы, контрастируют с содержанием так, что и не верится, что в конце стоит восклицательный знак. Видимо, герой очень хочет убедить героиню оставить его в покое. Почти все глаголы здесь употреблены с отрицательной частицей: «не искушай», «не верю», «не могу», «не множь», «не заводи», «не тревожь». Это подчеркивает нежелание героя пробуждаться от сна. В строчках «Уж я не верю увереньям, Уж я не верую в любовь» анафора усиливает уверенность в разочарованности героя.

 

Примечание:

1. Мысль, вооруженная рифмами. изд.2е. //Поэтическая антология по истории русского стиха. Составитель В.Е.Холшевников. Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1967.
2. Гаспаров М.Л.. Три типа русской романтической элегии. Индивидуальный стиль в жанровом стиле // Контекст-1988 М., 1989.
3. В. Даль «Толковый словарь живого великорусского языка» 1863—1909 гг.
4. Семенко И.М.. Поэты пушкинской поры. М.: Художественная литература, 1970.
5. Альми И.Л. Элегии Е.А. Баратынского 1819-1824 годов // Альми И.Л. О поэзии и прозе. СПб.: Скифия, 2002.